Социально-историческая антропология советской школы конца 1950-х – начала 1980-х гг.

Слово антропология свидетельствует об особом угле зрения на предмет. Слово социально-историческая значит, что речь идет об обществе в его истории. Человек, взятый под углом зрения социально-исторической антропологии, всегда представлен живущим вместе с другими людьми в конкретно-историческом обществе. Наше исследование посвящено антропологии советской школы конца 1950-х – начала 1980-х гг. ^[1], нам бы хотелось рассмотреть ритуалы и повседневные практики, формировавшие идентичность советской школы рассматриваемого периода как институт. Основным источником исследования – как и в других областях истории повседневности – сферы опыта, которые иначе были бы утрачены, помогают восстановить такие источники как воспоминания. Учитывая нехватку письменных воспоминаний о советской эпохе – как в большинстве культур, люди младше пятидесяти редко предаются размышлениям о прошлом, если они не принадлежат к социально нерепрезентативной группе профессиональных писателей – работа в области устной истории заполняет существенный пробел в источниках.

ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ ИЛИ «СТОЛКНОВЕНИЕ» РЕБЕНКА СО ШКОЛОЙ

Первые школьные дни и столкновение со школьной дисциплиной и распорядком дня становились чуть ли не самым ярким воспоминанием детства. Жительница Куйбышева вспоминала: «Несмотря на то, что обстановка в садике была социалистическая, она не вызывала сопротивления. Не было ничего страшного. Мои страхи были связаны с учебой: боялась не успеть, быть последней в классе» [2]. Однако во времена хрущевской оттепели в какой-то мере возрождался интерес к «свободному образованию», начался приглушенный процесс реабилитации отечественных «педологов», таких как Лев Выгодский, но этот процесс не был массовым и зачастую затрагивал отдельные школы или даже отдельных учителей. В целом информанты вспоминают свои школьные годы как «вынужденную необходимость» или «то, над чем не задумывались, а просто ходили и выполняли требования, которые могли даже вызвать чувство соревновательности». На вопрос «почему Вам не хотелось идти в школу» респонденты не упоминали наличие «общественно-полезного» труда в школе или идеологизированность школьных курсов. Нежелание идти учиться вызывала контрольная работа, страх отвечать у доски, непрофессиональные учителя, которые «не выкладывались и не напрягались», дифференцированный подход к ученикам («сильным задавали гораздо больше и задания были сложнее»), монотонность учебных занятий («сначала опрос, на котором ученики пересказывали учебник, обсуждение нового материала, задание на дом»). Неоднозначную оценку с ретроспективных позиций занимает воспитываемое в советской школе главенство интересов коллектива. «Сейчас мне трудно оценить хорошо это было или плохо, когда мой друг поступил как-то неправильно с точки зрения коммунистической нравственности, я считала своим долгом сообщить об этом, тем самым, может быть, предать друга» [3].

Запись детей в школу происходила за несколько недель до начала учебного года. Родители приходили в ту или иную школу с документами (она определялась, как правило, по территориальному принципу). Школьная жизнь для ребенка начиналась с торжественного празднования «дня знаний», линейки, которая ознаменовала переход к взрослой и самостоятельной жизни и подчинение принятым в школе строгим правилам поведения. Вспоминая чувства, вызванные этим событием, информанты указывали на трепет, волнение с одной стороны и ожидание с другой. Это было вызвано более «привилегированным» положением школьника, пионера на страницах детских изданий, в уличной компании детей. «Я очень ждала того момента, когда пойду в 1-ый класс. Это было связано не столько с желанием получить знания, сколько с желанием наконец-то открыть огромный набор разноцветных карандашей, подаренных бабушкой за год до моего поступления в первый класс. Бабушка ни в коем случае не разрешала мне рисовать этими карандашами пока я не пойду в школу. В связи с этим у меня сложилось мнение, что самыми лучшими вещами могут пользоваться только школьники» [4]. Подобное происходило и в других семьях с одеждой, обувью, какими-то школьными товарами, которые покупались задолго до начала обучения ребенка в школе и бережно хранились, подчеркивая торжественность и значимость момента начала обучения в школе. Так, Первое сентября становилось своего рода ритуальным событием. Праздник Первое сентября был отражен изобразительной традицией, куда входили песни вроде «Первоклашки» или «Первой учительницы», фильм1949 г. «Первоклассница» (реж. Илья Фрез).

Дети шли в школу в праздничной одежде, с букетом цветов (как правило, это были цветы с собственной дачи – пионы или георгины, обернутые в газету), в сопровождении родителей. Линейка проходила, как правило, в школьном дворе, где мелом были начерчены области, в которых должен был располагаться тот или иной класс. После линейки ребенок шел в класс, в который его определили. Нередко буква означала статусность и привилегированность класса. Так, в класс под буквой «А» зачастую попадали дети из обеспеченных семей.

ИНТЕРЬЕР/ЭКСТЕРЬЕР

Архитектура и интерьер советских школ соответствовали стандартному образцу. Существовали специальные инструкции о санитарных правилах по устройству и содержанию общеобразовательных школ [5]. Такие инструкции подробно оговаривали каждую деталь, устройства школы. Например, для лучшего освещения необходимо было «протирать ежедневно влажным способом стекла окон с внутренней стороны и тщательно мыть их снаружи не менее трех раз в год и изнутри не менее одного раза в месяц». В примечании указано, что «к мытью окон безотносительно этажности здания, воспрещается привлекать учащихся даже старших классов» [6]. В действительности же это предписание нарушалось и школьникам предписывалось самим следить за чистотой. Кроме того, подобные инструкции содержали рекомендации относительно цвета, в который должны были быть выкрашены стены, как должны располагаться шторы на окне, деревья близ здания школы, плакаты и стенгазеты в классе. Мощность ламп в местах временного пребывания школьников должна была отличаться от тех, что необходимо было иметь в учебных помещениях и т.д. Необходимо отметить, что более поздние инструкции оказывались гораздо более детализированными, нежели те, что были изданы в 1930–1940-е гг.

С конца 1950-х в связи с увеличением объемов финансирования происходит материальное переоснащение школ. Например, в конце 1950-х-начале 1960-х старые довоенные наклонные парты с откидными крышками были заменены новыми. Подобная смена интерьера повлияла на развлечения во время переменок. Например, исчезло развлечение – колоть грецкие или кедровые орехи в откидной крышке [7]. Во многих школах стали появляться фонтанчики [8].

Школа могла располагаться как в дореволюционном здании, так и относительно новом – советской постройки, архитектура которой была типовой, как правило, буквой «П». Школьное здание должно было содержать учебные секции для I-III классов, учебные секции для IV-X классов, для трудового обучения (инструкции для подобных помещений разрабатывались отдельно [9]), учебно-спортивного и культурно-массового назначения, для организации продленного дня [10].

Отдельное помещение занимала столовая. Для каждого класса устанавливалось особое расписание посещения столовой. Еда не отличалась разнообразием, была «простой и полезной: просто каша, просто суп, компот, булочка».

Одним из аспектов стандартизации материальной жизни была школьная форма. Довоенная форма, впервые введенная в 1943 г., была скопирована с дореволюционных образцов. Мальчики носили гимнастерки, девочки – комбинацию коричневого платья и передника черного по будням и белого по праздникам. С 1962 г. мальчики должны были носить серые шерстяные пиджаки и брюки. В середине 1980-х появилась форма, состоящая из темно-синих жакетов и юбок. По воспоминаниям респондентов, основной проблемой было неудобство. «Помню, что в форме часто было жарко и некомфортно. Очень неловко было, когда волновалась и потела, и это было видно на одежде. Пользовалась тальком, но это не помогало. Делала даже специальные нашивки изнутри из ткани» [11]. Девочки пытались оживить форму самодельными воротничками, дефицитными цветными колготками. Жительница Куйбышева вспоминала, что «в провинции форма отличалась от столичной и качеством ткани, и покроем. Форма, привезенная отцом из Москвы, гораздо лучше сидела и была удобнее» [12].

Образование в советской школе в рассматриваемый период все еще оставалось сильно идеологизированным, несмотря на некую аполитичность людей, живших в брежневскую эпоху. Молодое поколение конца 1970-начала 80-х гг. начало расценивать пионерские ритуалы как скучные, «превратившиеся в бремя, своего рода рудимент эпохи». Подобное происходило с отношением к такому предмету как «гражданская оборона». Уроки и выставление оценок по данной дисциплине превращались в формальность. В 1960–70-е гг. в школьную среду проникают политические анекдоты, связанные с периодом «оттепели»: «Попадает на тот свет Хрущев. А там Гитлер и Сталин. У каждого на лбу выжжено «ТК». У Сталина означает «Творец коммунизма». У Гитлера «Тиран коммунизма». «А у меня?» – гордо спрашивает Хрущев. «Да ничего – ты просто Тля Кукурузная!» [13]. К. Келли приводит другой пример из интервью: «Приятель мой встал и сказал: «Вот, вы знаете, во время Великой отечественной войны, солдаты какие-то шли, да, и кричали: «За Родину, за Сталина!» А представьте себе, что сейчас началась война, и все кричат: «За Родину, за Брежнева!» класс, конечно, засмеялся» [14]. Вместе с этим в школьную среду проникают понятия «попкорн», «мир, дружба, жвачка». К. Э. Шумов указывает на то, что появление «жевательной резинки» в СССР, по всей вероятности, связано с Всемирным фестивалем молодежи и студентов в Москве в 1957 г. С этого момента жевательные резинки (или обертки от нее, как правило, «Wrigley») становятся элементом обмена на комсомольские и пионерские значки [15]. Таким образом, можно говорить о потере советских школьных и пионерских символов своего сакрального значения для ребенка. Жительница Куйбышева вспоминала, что подобным дефицитным товаром были фирменные пакеты от одежды, особенно от джинсов «Levis». «Такие пакеты принято было беречь, внутрь подкладывали еще один пакет, чтобы фирменный не протерся. Такой пакет у прохожего на улице или одноклассника становился предметом зависти» [16]. Исключением были дети активных, идеологически выдержанных граждан, работавших, как правило, в сфере образования. Одной из особенностей периода стали более «свободные» отношения в системе «учитель-ученики». Жительница Куйбышева вспоминала, что «нередким явлением был саботаж уроков молодых или лишенных педагогического таланта учителей. Интересно, что ответной реакции со стороны администрации почти не поступало» [17]. Подобная ситуация показана в фильме «Куколка»1988 г. (реж. Исаак Фридберг), где женщине – классному руководителю трудно противостоять сильной личности в лице ученицы – чемпионке мира по гимнастике.

«КУЛЬТУРА КОРИДОРА»

В санитарных нормах говорилось о том, что каждая школа должна иметь школьный участок, предназначенный, в том числе и для игры детей на переменах [18]. Однако на практике покидать здание школы ученикам на перемене запрещалось, вследствие чего отдых учеников на переменах проходил в школьных коридорах.

Поддержанием порядка занимались дежурные из числа учеников средних и старших классов. Их отличительным знаком была красная повязка на правой руке. «Как правило, я дежурила на этаже, где учились младшие классы. И это не считалось почетным. Я завидовала девочкам, которые дежурили на этаже, где учились старшеклассники. В мои обязанности входило тормозить первоклашек, которые бегали так, что не остановишь. Позже я наконец-то добилась того, чтобы меня перевели на этаж, где учился класс мальчика, который мне нравился. Дежурный день превратился для меня в праздник» [19].

Досуг школьников на переменах был занят играми, «кто-то готовился к урокам, переписывая заданное на дом, кто-то умудрялся сделать только что заданные уроки, чтобы освободить внеучебное время для других дел. Как правило, это были особо ответственные спортсмены, ребята, занимающиеся в кружках» [20]. Распространенной была игра «в перышки»: «Пером нужно было ударом тупого конца по тупому концу перевернуть «спинкой» вниз, тогда игрок забирал его себе, а противник выставлял (или не выставлял) на кон другое перо. Если же бить по стальному или другому перу, забрать его можно было только после нескольких «попаданий» [21]. Игры, построенные на «переворачивании» предмета, являлись одной из основных разновидностей. «При игре в «пробки» нужно было броском попасть в чужую пробку, чтобы забрать ее себе. В зависимости от «ценности» пробки варьировало количество попаданий. Если обе пробки были «простыми» (от тюбика с зубной пастой) достаточно было одного попадания. Если одна была простой, а вторая «королевской» (от мужского одеколона), попасть нужно было десять раз подряд» [22]. Еще одна – игра в «кляксы». «Чернила плескались на промокашку или тетрадный лист, лист сгибался пополам. Получившийся отпечаток нужно было дорисовать до понятной фигуры, либо рассказать, на что похож» [23]. «Примерно в 1969 – 70 году появилась игра «Резиночка». Нужно было в определенном порядке и сочетании перепрыгивать через натянутые между ногами двух человек цельную резинку (она была до 3-4 метров в длину). Любой сбой или «зацеп» (прыгали на босу ногу или в обуви) означал переход хода – прыгал или другой человек в паре, или новый игрок, если играли не парами» [24]. К. Э. Шумов в своей статье, посвященной играм на переменках в школ, говорит о переломе в конце 1960-х в школьных советских традициях и указывает на причины этого явления: на школьной программе и быте сказался дух хрущевской «оттепели»; на конец 1960-х пришелся переход на так называемую «новую программу», на этот период пришлось приоткрывание «железного занавеса» и появление новых бытовых реалий [25].

Таким образом, можно заметить, что идеологическое содержание школьной программы, воспитание, осуществляемое на школьных собраниях, школьные и пионерские церемониалы к концу брежневской эпохи начали восприниматься многими с безразличием. В то же время нельзя говорить о полном разложении канонов и принципов, культивируемых советской моралью. Школу сплачивала не столько реакция на внешние призывы «Родины» и «партии», провозглашавшиеся по торжественным случаям, сколько дух товарищества, являвшийся одним из приоритетных направлений советского воспитания. Все же, если рассматривать советскую школу как политический и социальный инструмент формирования послушных советских граждан, образовательный процесс в 1970–80-е гг. насчитывает больше неудач, чем успехов. Дети, которые учились в школе 1930–1950-х гг. просто чувствовали благодарность за саму возможность учиться в школе, зная, что они первое поколение в своей семье, имевшее доступ к образованию. Когда этот доступ стал считаться само собой разумеющимся, а идеология и официальный церемониал стали все больше расходиться с жизненными моделями детей, особенно старших, идеологическая сторона школы оказывали все меньшее влияние на будущего гражданина государства. К 1980-м гг. все чаще имели место случаи, когда официальная сторона школы воспринималась большинством как стадия, которую надо пережить. Тем не менее, «сколько бы советский человек ни убеждался в ложности школьных постулатов, он всю жизнь считался с ними» [26], воздействие школьной жизни и советской идеологии в целом оказывалось заметным, прежде всего в сфере быта.