К вопросу об институциональной природе приватизации

В последнее время на всех уровнях власти и в самых широких слоях нашего общества активизировалась полемика на тему приватизации. Одни (с плохо скрываемым озлоблением) ратуют за национализацию всего «неправомерно переданного, проданного, присвоенного» и т.д., говоря, что это поможет не только улучшению благосостояния нашего народа, но и удвоению ВВП, которое практически превратилось в национальную идею. Другие, с явным презрением и пренебрежением по отношению к первым, утверждают: то, что произошло – должно было произойти именно так и именно в то время. И это-то и есть «истинная» приватизация. При этом и первые, и вторые упорно не хотят обращать свого внимания на тот факт, что источник их противоборства лежит в плоскости самой природы приватизации. Необходимо выяснить природу приватизации и найти путь к её пониманию. Сделать это можно на основе анализа наиболее известных, широко распространенных и применяемых методических подходов и основополагающих методологических принципов.

С исторической точки зрения приватизация в России стала ответом на «сверхрасширение» государственного сектора экономики, наблюдавшееся в послевоенные годы, и связанным с ним увеличением потребностей в заимствованиях для дальнейшего развития общественного сектора. Рост этого сектора экономики стал отражением роста популярности и все более широкого распространения Кейнсианского тезиса о том, что «капитализм не способен обеспечить полную занятость трудоспособного населения или даже социально ответственное использование капитала» [1, С. 340]. А поэтому государство несет ответственность за стимулирование развития частного сектора и за обеспечение успешного развития всей экономики. При этом определять и оценивать «успех» предлагалось парными критериями – полной занятостью экономически активного населения и темпами роста национальных экономик.

Национализация или в ряде случаев перевод на общественное финансирование промышленных предприятий предоставили правительствам право прямого контроля над многими секторами национальных экономик и, таким образом, обеспечили возможность реализации экономической политики в соответствии с Кейнсианскими принципами – через управление спросом.

Некоторое время, действительно, складывалось впечатление, что правительствам удается довольно успешно управлять «смешанной» или полностью обобществленной экономикой. Однако к середине 1970-х гг. все европейские страны (государство за государством) столкнулись с замедлением темпов экономического роста, увеличением количества безработных и усилением инфляционного воздействия (не избежали той же участи и страны так называемого «социалистического лагеря»).

Новые «правые» теоретики политэкономии увидели причину данного кризиса в «излишнем» и чрезмерном государственном вмешательстве в экономику, охарактеризовав это как ошибку кейнсианства. Утверждалось, в частности, что, преследуя «недостижимую» цель полной занятости, правительства ещё больше заимствовали, бюрократизировались и вынуждены были увеличивать налоговую нагрузку на остальных экономических агентов. Таким образом, образовался архетип «государства-няньки», в котором процессы создания дополнительного национального богатства и экономический рост стали постепенно затухать, а инфляция стремительно набирать силу и поглощать все ранее достигнутые положительные результаты [2, С. 92].

Эти же политики-государственники, а вернее, политики, якобы радеющие за интересы государства, рассматривали национализированные отрасли народного хозяйства, с одной стороны, как символ могущественной силы организованного труда в послевоенные годы, а с другой стороны, как огромный недостаток государственного вмешательства. Изолированные от воздействия рыночных сил (рыночной дисциплины), национализированные отрасли были охарактеризованы «новыми правыми» как забюрократизированные, негибкие, неэффективные и неспособные к своевременному удовлетворению потребительского спроса. Следовательно, перевод (возвращение) таких отраслей в частный сектор стал не только долгожданным предвестником рождения новой эффективной и ориентированной на потребителя экономики, но и закономерным продолжением тех политических событий в странах Восточной Европы, которые ознаменовали отказ многих государств от социалистических ценностей и практики управления экономикой.

Политическая риторика, развернувшаяся вокруг приватизации, констатировала аксиоматические преимущества свободного рынка и утверждала, что освобождение многих отраслей от «оков» государства, во-первых, позволит менеджерам восстановить свой управленческий потенциал, так как они будут обладать полной свободой управленческих действий, а во-вторых, умирающие и безжизненные организации обретут «новую» жизнь, став эффективными производителями.

Надо отметить, что сама тема приватизации была впервые публично затронута в середине 1970-х гг. в США в связи с усиливающейся тенденцией приобретения на основе контрактных отношений услуг частных компаний для нужд местных органов власти (муниципалитетов).

После первоначальной волны приватизации, прокатившейся по всему миру в середине 1980-х гг., сам феномен распространился по всей планете, особенно в развивающихся странах, которые рассматривали приватизацию ещё и как дополнительный инструмент для повышения кредитного доверия со стороны Всемирного банка, Международного валютного фонда и других финансовых институтов, предоставлявших им стабилизационные займы для перевода национальных хозяйств на новые экономические «рельсы».

Исследование, проведенное Всемирным банком [3], показало, что более чем в 80 странах были запущены амбициозные программы по приватизации государственных предприятий. В период с 1980 по 1995 гг. в мире было приватизировано около 6800 предприятий, из них 2000 - в развивающихся странах. Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР ‑ Organization for Economic Cooperation and Development) проанализировала объем всех проведенных «публичных» размещений акций приватизированных предприятий и пришла к выводу, что только в период с 1990 по 1999 гг. в странах ‑ членах ОЭСР от продажи размещенных акций было выручено свыше 200 миллиардов долларов США [10].

Однако, оставляя в стороне вопросы политической пропаганды и идеологических заявлений (пускай в этом поупражняются представители политических партий), нам следует обратить внимание на тот факт, что приватизация – это, прежде всего, явление, которое существенным образом изменяет судьбы и дальнейшее развитие всех вовлеченных в приватизационный процесс предприятий и компаний. Это тот самый главный фактор, определяющий и воздействующий на изменения, через которые проходит организация на пути своего развития. Иными словами, имея дело с приватизацией, мы сталкиваемся и с процессом изменений, и с агентом изменений.

И вот тогда возникают справедливые вопросы о том, какова природа и структура данных изменений и каким образом мы можем лучше описать и представить это явление. Является ли приватизация приростным изменением, т.е. изменением, воздействие которого на организацию проявляется в увеличении в определенной степени объемов производства, прибыльности, рентабельности, росте продаж и т.д., или это процесс фундаментальных, коренных организационных и структурных изменений? Возможно ли использование этого явления во всех отраслях и на всех предприятиях или его применение весьма специфично?

Таким образом, мы полагаем, что вопрос о феномене приватизации гораздо сложнее и многограннее, чем простое, чрезвычайно узкое рассмотрение факта смены собственников и перехода общественной (государственной и муниципальной) собственности в частные руки, а также связанных с этим макроэкономических изменений (ожидаемых и декларируемых наиболее ревностными сторонниками). Мы считаем, что приватизация – это сложный и многоуровневый процесс, конечным результатом которого является передача прав собственности в частные руки, и что в течение этого процесса компания или предприятие проходит через определенные структурные и организационные изменения, которые и создают необходимые условия для последующей передачи прав собственности.

Иными словами, изучая приватизационные процессы и кампании, нам следует помнить о том, что фирма - это не просто какая-то замкнутая система («черный ящик» в терминах экономической теории), а сформированная, формирующаяся или развивающаяся организация и что её выживание зависит от достижения экономических выгод и  выигрышей, а также от  эффективности её работы на рынке, независимо от применения и истолкования этих категорий. Это значит, что её связи и взаимоотношения с объектами внешней среды базируются на принципах экономической рациональности, т.е. рациональном ведении хозяйства и экономном расходовании собственных средств, а не обязательно на принципах экономической или нормативной эффективности - увеличении объемов производства и максимизации прибыли. Мы полагаем, что приватизация упорядочивает отношения фирмы с внешней средой, трансформируя и изменяя внутренние процессы в соответствии с вызовами рынка. В конечном итоге, приватизация рассматривается нами как процесс институционализации, иными словами, как развитие во времени регулятивных, нормативных и когнитивных систем, способных в различной степени придать смысл и обеспечить стабильность общественного поведения, соответствующего периоду изменений в структуре собственности фирмы.